если он их сгибал усилием воли, норовили подкоситься в коленях.

«Не… лучше уж так — как на ходулях, чем спотыкаться и падать!».

Подруга была готова к его визиту. Баня! Это — то, что ему нужно сейчас! Красавица захлопотала вокруг, содрала с него пропотевшее байковое белье, бросила в жестяной таз — «потом постираю!», потащила в баню. Там она обильно поддала парку, и еще подбросила дровишек в печь:

— Немного остыло уже, а тебе пропариться нужно! Сейчас нагреется получше, попарю тебя. А пока… давай я тебя разомну. У тебя ноги сейчас — как култышки деревянные, и руки, и плечи — все такое же, как каменное.

Она тискала его, мяла мышцы. Иногда это было — приятно, иногда — весьма болезненно. Сама женщина сначала как будто побаивалась причинить ему боль, разминала тело — слегка, больше наглаживала; но потом вошла в роль, даже — ожесточилась от слабых результатов своих действий, а потому — мяла и трепала его вполне качественно. Так, что ему приходилось иногда стискивать зубы, а потом — и постанывать.

— Фатя! Ты… как-то иногда — чересчур, ага! Ты что — Ритку вспомнила?

Она на секунду приостановилась, рассмеялась:

— А может и так! Сейчас я тебе… все припомню!

Постепенно он стал ощущать, как мышцы стали расслабляться.

— Вот! Сейчас я тебя… веничком!

Женщина, набрав в ковш горячей воды, не жалея ее, плеснула на каменку. И сама, взвизгнув, отскочила от потока пара, который яростно шипя, пыхнул во все стороны.

— Все-таки Вы, русские, сумасшедшие! Никак не привыкну я к такому… самоистязанию! Ой! Кажется, волосы потрескивать начали! А дышать-то тут как… теперь? — сдавленно пробормотала она, наклоняясь и закрывая лицо руками.

— Ты, красавица, полотенце на волосы намотай. А то испортишь себе эту шикарную шевелюру! Твоя коса меня с ума сводит, ты с ней как… ведьма!

Фатьма тихо засмеялась:

— Боишься меня?

— Нет, не боюсь! С ума схожу от вожделения!

Она была по-прежнему в коротком халатике, который сейчас пропитался водой и потом, и облепил ее тело.

— А чего ты не разденешься, душа моя?

— Да я как-то… и забыла! Как тебя увидела, в таком состоянии — так из головы все вылетело! Вань! Ну вот надо это так — себя истязать? Зачем все эти марши, кроссы, занятия? Ты и так… как из веревок свитый! Живот — вон… как железный, не ущипнуть!

Косов вздохнул:

— Надо, милая… Надо!

Веник у нее в бане был такой — изрядно «хожалый». Она остановилась с ним руке перед полком, выглядела немного растеряно.

— Ты чего? — он поглядывал на женщину из-под руки, закинутой сейчас на затылок.

«Как же она красива! Женской такой красотой. И занятия, похоже, не бросает. И тело подтянулось заметно — животика уже вообще не видно. «Кубиков», конечно, еще нет, но и животик — пропал! А жаль! Хороший такой был животик, славно его было наминать-потискивать! Ноги вон — крепкие стали, даже мышцы на бедрах чуть виднеются. И попа — хороша попа! Крепкая, чуть приподнятая! Талия стала уже и очень отчетливая. Х-м-м… и на спинке — тоже мышцы проглядывают! И груди… хорошие груди — в меру полные и тяжелые. И практически еще не обвисшие. Не стоят торчком, как у девчонки, но все равно — хороши!».

— Да вот я… как-то не могу тебя… этим вот хлестать! — Фатьма смотрела на него в замешательстве.

Косов засмеялся:

— Вспомни про Ритку!

— Ах ты так? Ну — держись! Сейчас я тебя… Ритка эта, курва рыжая, бесстыжая! А ты знаешь, что она из полячек? Ну — родители у нее… или деды, что ли… оттуда! А я эту братию видала. И на вокзале еще… в столовой. И после уже — на рынке! Высокомерные, презрительные такие!

— Ай! Фатя… ох-х… ты все же… поаккуратнее. Ай! Ну больно же!

— Не-е-е-т, милый! Сейчас ты мне за все ответишь!

Веник, и без того не богатый на обильную листву, быстро приходил в негодность. И все чаще Иван вздрагивал от ощущения не распаренных листьев на своей спине или ниже… а от прутьев.

— Ой! А тебя и правда рубцы красные появились! — испугалась результатов «экзекуции» подруга.

— Ну так, а я про что?

— Ой, Ваня! Извини меня дуру, а?

— Да ладно тебе! Окати-ка меня водой холодной. Пройдет все это! Быстро пройдет!

Он, шипя и кривясь слез с полка, а женщина, набрав в таз воды, окатила его с головой.

— О-о-о-х-х! Хорошо-то как! Ох и хорошо! — Иван стоял, отплевываясь, с удовольствие глядя на женщину, потом схватил ее в охапку, — может и тебя так… водичкой холодной, чтобы чуть остыла?

Фатьма взвизгнула от прикосновения его тела, облитого холодной водой, и забилась:

— Не надо, Ваня! Не вздумай даже! Нет-нет-нет! Не хочу-у-у!

Он поймал ее губы, крепко поцеловал:

— Не буду, радость моя! Не бойся! Давай на полок ляжем, полежим-погреемся.

Они лежали рядом. Благо полок дед плотник сделал с толком — широкий, крепкий, удобный! Вполне вмещал полок и Ивана, и лежащую рядом с ним женщину. Он млел от жара, от запаха распаренной березовой листвы, от этого запаха русской бани. А больше того — от горячего тела рядом лежащей женщины.

Она чуть не мурлыкала от переполнявших ее чувств. Он поглаживал ее по спинке, самыми кончиками пальцев иногда дотягивался до крепких ягодиц.

— Вань… А ты сказал — что все эти занятия тебе нужны? А для чего?

Иван вздохнул:

— Милая! В мире сейчас… плохо все! И будет — еще хуже. Война будет… Через год, два… может — через три. Но точно будет! И мы… страна наша — в стороне не останемся! И там… тот, кто больше, лучше подготовлен — у того и будет хоть небольшой шанс уцелеть. Вот я и не хочу… как баран на заклание идти. Мужчиной хочу, а не телком на привязи… Понимаешь?

Она подняла голову, посмотрела ему в глаза:

— А может… не будет, а?

Он цыкнул зубом, дернул щекой, промолчал.

Женщина вздохнула, опустила голову ему на грудь. А потом… перевела свою руку, обнимавшую его — вниз. И пальчики ее… ага! И притихла сама, притаилась. Только Иван чувствовал ее целенаправленные действия. Она хихикнула, снова подняла голову, хитровато посмотрела на него, и ее голова переместилась вниз. Фатьма сама чуть слышно простонала, а затем, сквозь прищуренные веки Косов увидел, как белый тюрбан из полотенца заходил — верх-вниз, верх-вниз!

Утром он проспал довольно долго. На кухне хозяюшка чуть слышно чем-то побрякивала, шебуршала. Косов с удовольствием потянулся, с всхлипом зевнул.